Танцующий Хлестаков: гоголевский «Ревизор» на языке современного танца. И не только танца ★★★★★

Танцующий Хлестаков: гоголевский «Ревизор» на языке современного танца. И не только танца ★★★★★

Правообладатель иллюстрации
Michael Slobidian

Image caption

Даг Лезерен в роли директора комплекса, то есть Городничего

Канадский театр Kidd Pivot показал в Лондоне крайне необычную интерпретацию гоголевского «Ревизора». Спектакль прошел на сцене театра Sadlers Wells — вотчины современного танца в британской столице — и в анонсах позиционировался как танцевальный. Реальность оказалась намного сложнее и интереснее. Предстоящим летом с этой в высшей степени оригинальной постановкой смогут ознакомиться зрители в Москве и Санкт-Петербурге.

  • В Челябинске чиновники поставят спектакль «Ревизор»
  • Путин подарил Голиковой гоголевского «Ревизора»

Кто говорит, а кто танцует?

Костюмы и декорации — почти русские, почти начала XIX века. Но только почти. За внешним сходством — если не абстракция, то обобщение, позволяющее отрешиться от временной и пространственной сиюминутности и увидеть в этой интерпретации гоголевского сюжета главное. Это главное — собранный и ядовито высмеянный великим русским писателем широкий набор универсальных людских пороков.

Правообладатель иллюстрации
Robbie Jack

Image caption

Несмотря на очень современную природу спектакля, герои «Ревизора» предстают перед нами в костюмах и декорациях очень близких к гоголевским временам

Но это все мы знаем о «Ревизоре» вот уже почти 200 лет. Канадский театр дал нам возможность взглянуть на классическую, универсальную и потому вневременную историю совершенно иным, непривычным, уникальным и неожиданным взглядом.

С первых же мгновений довольно неожиданно становится очевидно, что сугубая танцевальность, определяющая и обязательная и в классическом балете, и в современном танце «немота» действующих лиц, отказ от речи и передача сюжета, характеров и эмоций исключительно языком движения, танцем для этого театра не догма.

Спектакль наполнен речью — обильно, много, эмоционально говорят и Хлестаков, и Осип, и Городничий, и его жена, и вся многочисленная чиновничья рать мелкого провинциального городка. Говорят почти гоголевским языком, пусть и по-английски. Весь юмор и абсурд разворачивающейся ситуации очевиден — настолько, что зал то и дело взрывается смехом.

Но все актеры на сцене при этом постоянно движутся. Это ни в коем случае не балет, это танец, танец современный — резкие, изломанные фактурные движения. Иногда они иллюстрируют речь, иногда дополняют ею, иногда выглядят контрапунктом, а иногда и просто фантасмагорическим, сюрреалистическим вывертом.

Задаешься вопросом — как при столь напряженном, беспрерывном, физически сложном даже для профессиональных танцовщиков движении актеры умудряются еще и говорить? А ведь, кажется, говорят именно они… Или все же нет? Во всяком случае, они исправно открывают рты и артикулируют губами все произносимые слова.

И как только перед тобой встает этот вопрос, тут же становится очевиден и ответ: речь и движение разделены. Говорят одни, танцуют другие. А еще через мгновение понимаешь — речь предзаписана. Она, как и музыка, — звуковое сопровождение движения.

Но, в отличие от музыки, а еще точнее, как и хорошая музыка, в хорошем танцевальном спектакле, будь-то балет или современный танец, речь здесь — неотъемлемая часть содержания, элемент нерасторжимого единства, способ передачи смыслового, идейного и эмоционального содержания спектакля.

Презренная на музыкальной сцене «фанера» — исполнение под фонограмму — здесь, в драматически-танцевальном гибриде, вдруг обретает полновесный, очень яркий и очень убедительный театральный смысл.

Новая театральная форма

При всем своем богатом зрительском опыте я с подобного рода танцевально-драматическим гибридом никогда прежде не сталкивался. Более того, даже никогда и не слышал о таком методе сценического представления.

Выяснилось, однако, что для театра Kidd Pivot метод этот — не новинка. Более того, он заложен в самой структуре театра, во главе которого стоят люди, обеспечивающие, каждый со своей стороны, этот необычный синтез — хореограф Кристал Пайт и драматург, режиссер и актер Джонатон Янг.

Правообладатель иллюстрации
David M. Benett

Image caption

Руководители театра Kidd Pivot Джонатон Янг и Кристал Пайт на церемонии вручения премии Оливье в лондонском Royal Albert Hall 9 апреля 2017 г.

Таким способом этот творческий тандем создал уже два спектакля, но «Ревизор» — самая сложная и самая крупномасштабная их работа.

Янг адаптировал гоголевскую комедию под свое видение, девять актеров в студии — как при работе над радиоспектаклем — записали его текст, причем сам он исполнил роль Хлестакова. Лишь затем Пайт уже с готовой фонограммой и с музыкально-шумовым сопровождением, специально подготовленным для спектакля композиторами и саунд-дизайнерами Алессандро Джулиани и Мег Ро, начала работать над хореографией, над сценическим движением, которое все же — при всей значимости текста — остается главным содержанием спектакля.

Для нее как хореографа такой синтетический подход стал выходом из становившейся для нее все более и более явной ограниченностью сугубо танцевального языка: «Мне кажется, что современному танцу плохо даются сложные по содержанию истории, и мне не хочется, чтобы это обстоятельство стало барьером на пути работы с серьезным контентом. Я люблю танец, люблю хореографию, но в какой-то момент мне захотелось найти иные пути к раскрытию содержания вещи — как для себя, так и для публики»,

«Присутствие речи в спектакле заставляет нас двигаться иначе, она придает танцу иной, новый смысл, обогащает и усложняет его», — продолжает хореограф.

Джонатон Янг тоже убежден, что синтез текста и танца открывает новые возможности для обеих форм: «Мы смотрим на язык как на артефакт, мы отделяем его от тела. Мне всегда была интересна связь языка и тела, а здесь мы разлагаем, расчленяем эту связь на составляющие. Мы все — творения языка, и язык влияет на все».

Почему «Ревизор»?

Именно эта — скрытая в гоголевском сюжете, но проявленная в трактовке театра Kidd Pivot метафизическая суть языка и стала во многом отправной точкой для выбора литературного материала для спектакля.

Правообладатель иллюстрации
Michael Slobodian

Image caption

Далеко не сразу догадываешься, что в роли самозванного заезжего ревизора — женщина, танцовщица Тиффани Трегартен

Джонатон Янг признается, что с гоголевской пьесой был знаком скорее понаслышке. Да, ее фарсовая природа, как казалось, идеально подходит для нового синтетического жанра. Особенно потому, что ему, как человеку театра, причем театра авангардного, куда больше была известна сделанная в 1926 году Всеволодом Мейерхольдом легендарная экспрессионистская постановка «Ревизора». Тем более, что для канадского театрала она была освящена еще и трагической судьбой уничтоженного в сталинских репрессиях советского режиссера.

И тут язык внезапно и в полном соответствии с мыслями и идеями драматурга вновь вышел на первый план.

В англоязычном пространстве пьеса Гоголя впервые появилась в 1847 году, известно несколько вариантов перевода названия: «The Inspector», «The Inspector General», «The Government Inspector». Больше всего прижилось последнее.

«Когда я увидел и попытался прочесть русское название пьесы, — говорит Джонатон Янг, — в моем сознании оно прозвучало как «Revisor», хотя, конечно же, прямая транскрипция предполагает написание и прочтение «Revizor». Но «revisor» — от глагола «to revise» — проверять, корректировать, исправлять — звучит как название должности мелкого чиновника, каким собственно, и является Хлестаков. Этот несуществующий в русском и внезапно открывшийся мне в английском каламбур заставил по иному взглянуть и на гоголевский текст, как на постоянный, вечный пересмотр сущности и природы человека и его отношений с языком».

Гоголь и Кафка

Тема маленького человека, мелкого чиновника, будь то внезапно и незаслуженно воспрявшего как Хлестаков или безнадежно и бесповоротно подавленного как Акакий Акакиевич Башмачкин — одна из главных, если не главная для Гоголя.

Главная она и для творившего почти век спустя Франца Кафки — будь то обретший физическую форму своей ничтожности Грегор Замза из «Превращения» или же раздавленный безжалостным бюрократическим прессом Йозеф К. из «Процесса».

Кафкианские образы и кафкианские идеи — и «Превращения», и «Процесса» — внезапно вторгаются в ткань канадского «Ревизора».

Правообладатель иллюстрации
Michael Slobodian

Image caption

В средней части спектакль теряет свою историческую буквальность и переходит к абстрактно-метафорическому языку современного танца

В какой-то момент течение гоголевского сюжета прерывается, декорации исчезают, актеры сбрасывают с себя костюмы, и мы становимся свидетелями уже не драматически-танцевального, а просто танцевального спектакля. Чистое движение — выразительное, экспрессионистское, но, как это свойственно современному танцу, предельно абстрактное, оторванное от истории Хлестакова и его приключений безымянном уездном городке.

Речь при этом звучит — но это уже не диалог, это монотонное бессмысленное бормотание, перечисление бесчисленных бюрократических параграфов, уведомлений и постановлений, то есть то самое, чем занимаются в своей повседневной работе и Иван Александрович Хлестаков, и Акакий Акакиевич Башмачкин, и под гнетом чего гибнет несчастный Йозеф К.

Внезапно среди танцоров оказывается человек с хребтом ящерицы и с длинными, в виде разветвленных оленьих рогов руками — лапами? Щупальцами?

Это не буквально паук Грегора Замзы, но в этом видится тот же мрачный безысходный образ, который кроется за веселым, насмешливо-издевательским сюжетом «Ревизора».

22 и 23 июня спектакль «Ревизор» театра Kidd Pivot будет показан на сцене театра им. Моссовета в Москве, а 27 июня на сцене БДТ им Товстоногова в Санкт-Петербурге.

Источник: bbc.com

Похожие записи